| 
     								 Автор: Джонни Отходняк
     								 Жанр: джен (моно-ангст)
     								 Фандом: оригинальный  мир 
     								Я  не помню, когда это было. Когда-то. И в  этом «когда-то» нас было двое – ты и я.
     								 Мы  были братьями? Наверно. В любом случае,  я был старше. Я и сейчас старше – но это  уже давно не преимущество.
     								 Я еще помню,  как все начиналось, хотя память постепенно  стирается, словно неровные меловые  строки с грифельной доски. Я улавливаю  нетвердой рукой разноцветье мела, и он  вдруг оживает, начинает играть всеми  красками – всеми теми, которыми играл  новорожденный мир. Свежие, яркие, они  струились по пальцам, чтобы стать водой,  травой, воздухом, светом... Солнцем. Твои  волосы всегда были золотыми, или я  запамятовал? В любом случае, это уже не  важно, потому что я знаю, что теперь они  пепельные, в то время как мои –  угольно-черные. Мы перепачканы смертью,  брат мой. Перепачканы наши руки и наши  души.
     								 А ведь когда-то ты, радостно  смеясь, сплел струи ручья и солнечные  лучи, и сделал свои первые струны,  помнишь? Ты пришел ко мне, и пел, и я долго  слушал, почти не понимая, но мир – он  воспринял, он подхватил потоки твоей  силы и начал меняться, приобретая все  новые и новые грани. Ты всегда бредил  кристаллом, и я согласился помочь тебе  кристаллизовать реальность – о да, в  этом я всегда был мастером! – хотя и про  себя посмеивался над твоими почти  безумными идеями. Но твои идеи обретали  плоть, и начинали жить, и это было  прекрасно. Мир наполнился чудесными  существами, которые стали истинным  украшением ему, и мы не могли нарадоваться,  наблюдая за их шагами...
     								 Скажи мне,  когда что-то сломалось? Когда пролегла  трещина, разделившая мир? Разделившая  нас? В тот миг, когда ты, словно ослепнув,  вдруг закричал о том, что огонь, вместо  того, чтобы давать тепло и свет, пожирает  наш дом? Ты смотрел в прозрачную гладь  ручья, а потом упал на землю, и уронил  свои струны, и в полубезумье кричал о  расплавленном металле и птицах, страшных  птицах, пирующих на мертвой плоти? Я был  в ужасе, я не мог понять, что с тобой... И  я думал невольно, что тебе привиделся  кошмар, не имеющий под собой оснований,  и что ты снова преувеличиваешь – в своей  извечной, изысканно-трепетной  манере...
     								 Только внезапно все рухнуло.
     								 И  пришел мор, а за ним – голод, огонь и  смерть. Мир умирал, из его зияющих ран  лезли кости-кресты – грани нашего  кристалла. Мир расползался мокрой  бумагой, и мы невольно оказались словно  на разных клочьях разорванных писем,  которые так и не были отправлены. Я еще  помню последнее – то, как ты стоял один  перед столбом смерча, поглощающего  небо, и пытался сдержать его своими  снами, тонкими нитями своих волшебных  струн, жаркими молитвами существ, живущих  по мановению твоей силы. А потом разлом  заволокло едким дымом...
     								 Мир превратился  в пустыню, в очередную горсть пыли на  ладонях Вечности. Никакие мои заклятья  не помогали, но я продолжал существовать,  я не умер с ним. Я потерял счет дням и  неделям, я потерялся во тьме, я шел по  огромному кладбищу, по догорающим  руинам, и гарь липла к моим волосам, и  огонь опалил их, дотянувшись, и только  равномерное постукивание сердца  побуждало меня идти дальше. Я шел, а под  моими ногами трескалась земля, и уже  невозможно было понять, были ли здесь  твои следы, или их не было вовсе. Был ли  ты когда-то, в том самом «когда-то», или  тебя не было вовсе? А может, и того  «когда-то» не было вовсе? Скажи, твои  волосы всегда были пепельными? Я вроде  уже спрашивал тебя об этом... Или это  мои, усыпанные хлопьями праха сгоревших  костей? Твои глаза всегда были  яростно-огненного цвета, или это всего  лишь слезы, что выжгли мои глазницы? Мне  не найти больше твоих следов, брат,  знаешь. Я их не увижу – как не увижу пепла  твоих волос или жара твоего взгляда. Но  я вижу нечто такое, от чего начинаю  чувствовать.  Своим новообретенно-потерянным внутренним  взором я вижу, что тебя нет ни среди  живых, ни среди мертвых. 
    								Моя память  стирается, словно неровные меловые  строки с грифельной доски. Я не помню,  когда это было. Когда-то. И в этом  «когда-то» нас было двое. Ты и я. Двое?  Ты и я?.. 
    								  
									 |